Когда пальцы ног при ходьбе касаются асфальта. Смело, не в стыд, не уповая на скромность и сдержанность. Обычно ведь нет. Но сейчас поверхность целует ступню жаром свободы, каждый шаг, каждый вздох в такт. Площадь соприкосновения увеличивается, нога приобретает иной момент, момент невиданной доселе силы. Пусть это будет походкой имени Джона Леннона. Пусть так, мне просто нравится. Нравится этот механизм, заставляющий мелкие камешки у обочины шуршать под ногами: то ли ругань вслед, то ли совет - хрен с ним. Мир теряет значимость, эти дурацкие птицы, кукующие с утра, но не кукушки. Они пахнут утренними какашками изо рта - моим интимным голодом, о котором не принято давать знать. Ворчуны из моего детства, мне кажется, я никогда не видел вас.
Днем я хотел написать про манифест, а сейчас моя слюна готова облюбовать любой забор из слов. Слабость тащит из глаз воду, да бог с ней, воды не убудет. Ах, слышу: скрипки - гадкие инструменты из моих же нервов, натянутых на глухие деки. Свободный вход да +1? Издеваетесь, ребята, хуле делать мне в вашей судьбой обделенной компании?
Компульсия из непроизвольных покачиваний, амбушюры моих нежных белых гадов греют охуевшие от ласки уши. "В пизду, в пизду", - твердит сознание, закусывая хмель соленым огурчиком. Эмоции диким красномордым троллем стоят этажом выше, достав свои острые хуи в надежде поссать на этого наивного сноба, прогревшего жопу в старом кресле. Вот-вот, я уже слышу, как первые капли вырвались из нежного эпителия и стремятся вниз, блистая в пучине рассветной неги.
Я помню, как это было в первый раз. Помню старый рафик, некогда белый, но там - кремового от старости цвета, голубую футболку с темно-синей окантовкой, неуверенные шаги и растерянный взгляд. Загадка из двух странных морей играет со мной в рыбака наоборот. Эй, потише. Я же только взглянуть, а вы сразу сети, крючки какие-то полезли, больно же, блять! Захотелось бегать по утрам, и бегал ведь, трогал сосны, летя без мыслей, колючки щекочут ладони. Хотелось упасть, прийти в крови, мужественный, боль терпишь, рана заживает, стоицизм. Вместо ребячество только какое-то да глупость рыгуче-максималистская. Nothing's gonna change my world, скрипки во втором куплете и пожелтевшие от жары в июле листья, кровь, вскипающая и запекающаяся внутри миллиардами тромбоцитов, молекулы воздуха, ласкавшие твое лицо, были эликсирами вечности. Центр мира кулаком озверевшего коммуниста сместился туда, куда было дальше всего. Законы физики курили на заднем дворике: плевать им на зависимость силы притяжения от расстояния, неплатежеспособный клиент, жди подаяния, мудак.
В 7 утра, на исходе сил, под мерзость желудочного сока, исходящего из провонявшегося вином желудка, я пишу тебе этот грубый и неотесанный текст - конституцию моей помешанности. То, чего так не хватало. Походка имени Джона Леннона - сила реальности, сжирающая утопию; сила утопии, меняющая реальность, нагота перед алтарем зеркала.
Днем я хотел написать про манифест, а сейчас моя слюна готова облюбовать любой забор из слов. Слабость тащит из глаз воду, да бог с ней, воды не убудет. Ах, слышу: скрипки - гадкие инструменты из моих же нервов, натянутых на глухие деки. Свободный вход да +1? Издеваетесь, ребята, хуле делать мне в вашей судьбой обделенной компании?
Компульсия из непроизвольных покачиваний, амбушюры моих нежных белых гадов греют охуевшие от ласки уши. "В пизду, в пизду", - твердит сознание, закусывая хмель соленым огурчиком. Эмоции диким красномордым троллем стоят этажом выше, достав свои острые хуи в надежде поссать на этого наивного сноба, прогревшего жопу в старом кресле. Вот-вот, я уже слышу, как первые капли вырвались из нежного эпителия и стремятся вниз, блистая в пучине рассветной неги.
Я помню, как это было в первый раз. Помню старый рафик, некогда белый, но там - кремового от старости цвета, голубую футболку с темно-синей окантовкой, неуверенные шаги и растерянный взгляд. Загадка из двух странных морей играет со мной в рыбака наоборот. Эй, потише. Я же только взглянуть, а вы сразу сети, крючки какие-то полезли, больно же, блять! Захотелось бегать по утрам, и бегал ведь, трогал сосны, летя без мыслей, колючки щекочут ладони. Хотелось упасть, прийти в крови, мужественный, боль терпишь, рана заживает, стоицизм. Вместо ребячество только какое-то да глупость рыгуче-максималистская. Nothing's gonna change my world, скрипки во втором куплете и пожелтевшие от жары в июле листья, кровь, вскипающая и запекающаяся внутри миллиардами тромбоцитов, молекулы воздуха, ласкавшие твое лицо, были эликсирами вечности. Центр мира кулаком озверевшего коммуниста сместился туда, куда было дальше всего. Законы физики курили на заднем дворике: плевать им на зависимость силы притяжения от расстояния, неплатежеспособный клиент, жди подаяния, мудак.
В 7 утра, на исходе сил, под мерзость желудочного сока, исходящего из провонявшегося вином желудка, я пишу тебе этот грубый и неотесанный текст - конституцию моей помешанности. То, чего так не хватало. Походка имени Джона Леннона - сила реальности, сжирающая утопию; сила утопии, меняющая реальность, нагота перед алтарем зеркала.